Re: Интересные рассказы

Удалила

После таких рассказов на ночь, как можно не есть "после шести"?Пойду чаю напьюсь )))

А я после шести не ем. Я ем после семи)))

МадЛена пишет:А я после шести не ем. Я ем после семи)))

А у меня уже 9 декабря.Новый день - значит у меня завтрак перед сном ))))))))))))

Леночка,спасибо за рассказы вкусные. Надо найти Бирштейна. Что ты удалила?

Грустно-сладкое жаркое, там оно называется, как и называлось всегда, эсик флейш

[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть это изображение]

На посиделках у ворот шло обсуждение спектакля Шепетовского драмтеатра музыкальной трагедии «Приключения Анны Карениной». Решался животрепещущий вопрос: поскользнулась ли Анна или все-таки бросилась под колеса?
Мнения разделились. Верх явно брала партия мадам Берсон, настаивавшая на гололеде. Тетя Рива, единственная из присутствующих читавшая роман Толстого, оказалась в явном меньшинстве.
Сочтя тему окончательно исчерпанной, мадам Берсон перешла к кулинарии. Она сообщила обществу, что сегодня готовила кисло-сладкое жаркое.
- Целый час провозилась! – пожалелась она.
- Час? – ахнула тетя Рива.
- А шо? – огрызнулась мадам.
Тетя Рива пыталась объяснить, что меньше, чем за три часа это блюдо не сготовишь… Но сегодня был не ее вечер.
- Представляешь, Петя, она элементарных вещей не понимает! Только час надо тушить мясо с луком…
Но куда там. Дядя Петя смотрел на нее, точно так, как бронепоезд имени товарища Буденного из давешнего спектакля смотрел на жертву железнодорожного движения. Он мечтал дочитать газету «Советский спорт», где так интересно говорилось об игре команды ЦСК МО с «Динамо».
А тетя Рива все причитала…
- Ну, сделай сама это чертово жаркое и не морочь мне голову! – вспылил дядя Петя и уткнулся в газету.
- И сделаю! – ляпнула тетя Рива.
Утром Рива отправилась на Привоз, купила хороший кусок говядины, чернослив… В общем, все, что нужно… Кроме пряника. Сладкого черного пряника. Нигде, ну, совсем нигде пряника не было. Ну, не станешь же в жаркое класть засахаренные, мятные серые пряники по девяносто копеек за кило. Смешно даже. Но тетя Рива придумала! Что? Потом скажу!
Она ехала домой и мечтала, как убьет на готовку три, нет, даже больше часов, как сделает настоящее жаркое, как придет Петя, поест и поймет… Что поймет дядя Петя она не домечтала. Надо было выходить.
У ворот никого не было, кроме мусорного старика Межбижера
- С откуда идете? – приветствовал он ее.
- С Привоза.
- Что имели купить?
- Так, совсем немножко на обед.
- С мясом или так?
- С мясом…
Был, был, конечно, соблазн рассказать Межбижеру, что готовить она станет кисло-сладкое жаркое, не такое, как мадам Берсон, а настоящее. Через минуту об этом знал бы весь двор… Но угощать тоже весь двор придется… И Рива гордо прошествовала мимо Межбижера. Дел впереди много, нечего пустые разговоры вести.
Дома она порезала мясо на тонкие полоски, почистила лук и пошинковала его. Потом поставила казан на огонь и достала смалец. Ох, хорошо, что она понюхала его. Смалец пах как-то не так. Рива попробовала немного. Горчит, привкус не тот. И крупинки… Зря покупала! Ну, и что теперь делать? Конечно, можно готовить на постном масле. Но это, как его, профанация. Рива вспомнила, что в доме имеется гусиный жир. Его она слила, когда готовила Пете на день рождения гуся с яблоками. Да и при простудах жир помогает…
Она распустила гусиный жир в нагретом казане и в доме сразу запахло шкварками и яблоками. Потом кинула в казан лук и стала жарить, помешивая. Когда лук стал золотистым, добавила мясо и принялась обжаривать. Так слегка, чтоб прихватилось, потемнело. Когда цель была достигнута, Рива налила в казан воду. Немного. Чтоб чуть покрывала мясо. Через несколько минут вода закипела. Рива уменьшила огонь, накрыла казан тяжелой крышкой. Пусть тушится.
Первая, самая легкая часть готовки была закончена. Рива присела на табурет и стала вспоминать, как дома, еще там, на Новорыбной, жаркое готовила бабушка. Она ставила рядом примус и грец. Примус для быстрых действий, а грец с его хилым огоньком, для медленных. Жаркое доходило на огоньке греца всю ночь… Бабушка только вставала, чтоб перемешать варево…
Рива спохватилась, подняла крышку и стала помешивать мясо. Потом подлила воду…
Утром вся семья просыпалась от удивительного, непревзойденного запаха жаркого. Суббота. Да-да, это всегда была суббота. Готовить нельзя, а при этом горячее на столе. Казан, да-да, точно такой же, ставился посреди стола, дедушка читал молитву на непонятном языке…
Вот и час прошел. Ой, даже больше. Не беда. Теперь время приправ. И томата. Рива кинула в казан штук двадцать черносливин, три столовые ложки томата, добавила немного меда, шарики перца, соль и, скрепя сердце, лавровый лист. Лаврушку она не любила, но что делать…
Дедушка… И он, и бабушка, и мама с младшей сестрой остались в Одессе осенью 41 года. А Риву эвакуировали вместе с ускоренными курсами медсестер. О судьбе близких она узнала уже после войны…
Ой, надо лавровый лист вынимать! Взамен Рива бросила немного, буквально десять крупинок лимонной кислоты. Раньше, еще тогда, в жаркое шел целый лимон, но где его сейчас возьмешь? Социализм строим. Не до лимонов!
Рива добавила еще немного воды, перемешала и закрыла крышку. Потом стала толочь в ступке сухари. Но сухари, пусть уже и толченные, это полдела. Главное впереди. Пусть, пусть нет настоящего пряника. Но есть черная медовая коврижка. И это – выход!
Рива отрезала большой кусок коврижки и натерла ее на терке. Потом перемешала с молотыми сухарями и все насыпала в соус. Соус стал стремительно густеть. Готово? Нет и еще два раза нет! Рива уменьшила огонь до еле заметного и оставила на нем казан. Пусть эта корова мадам Берсон готовит такое блюдо, такое драгоценное блюдо за час. Она, Рива, сделает все, как надо. Петя придет, сядет за стол, станет макать хлеб в вкуснейший соус и хвалить еду. И это будет счастье.
И Петя таки пришел. И сел к столу. И умял за пять минут почти все, даже, наверное, не разобрав, что ест. И похвалил, конечно. Как всегда. А потом пошел отдыхать. Устал после работы. А Рива осталась за столом. И не знала радоваться ей или огорчаться. А потом решила радоваться. Все-таки день прошел в трудах нужных и полезных. Муж сыт и доволен. В квартире чисто и уютно. Что еще надо? А годы? Да, они идут. Жаль, конечно, что ни сын, ни невестка, ни внук не попробовали ее жаркое. Там, где они сейчас, оно называется, как и называлось всегда, эсик флейш. Может, когда-нибудь, даст Бог, она и приготовит им эту еду. И главное, наверное, самое главное: она сделала все так, как делала бабушка. И в этом тоже память и благодарность. Все продолжается…
А сейчас… Рива отломила корочку хлеба, обмакнула ее в соус и отправила в рот.

- В принципе, получилось… Надо бы еще чуток меду… Но все равно вкусно! - подумала она.

[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть это изображение]

ЖИЗНИ НЕТ, ПОКОЯ НЕТ, НО ЕСТЬ ПАШТЕТ

Александр Бирштейн
Каким-то образом этот прошлогодний рассказ прошел мимо книги... А ведь хорош. Слово даю!

Межбижеру приснилось слово паштет. Вернее, не так. Межбижеру приснился пьяный сосед из подъезда по имени Ёмкипуренко, бежавший за ним и оравший:
- Я из тебя паштет сделаю!
Межбижер не хотел быть паштетом. Даже очень. Тем более, паштет, рассказывали, штука вкусная и полезная. А он, Межбижер, точно не вкусный. И насчет полезности сомнения. Вот во дворе говорят, что вреднее Межбижера только холера.
Он пытался тормознуть Ёмкипуренко, объяснить ему это, но тот упрямо настигал, слушать не хотел и целился бутылкой, уже пустой, Межбижеру в лоб.
- Спасите! – заорал Межбижер и проснулся. Голова болела. Видать, все-таки угодил сволочь-Ёмкипуренко в лоб, тело ломило, что немудрено после такого вот забега. Короче, не так, так эдак ухайдакал его сосед по двору.
Он попытался встать, что далось с трудом.
- Не жилец я после такого! – горько подумал Межбижер. – А что хорошего в жизни видел?
- А что хорошего сделал? – вкралась наглая мыслишка.
- Кыш, проклятая! – погнал ее Межбижер, мостясь под одеяло. Он надеялся согреться, но не тут-то было. Била противная мелкая дрожь и голодные мурашки бегали по плечам.
- А паштет я так и не попробовал… - подумал он.
Сосед-Герцен, зайдя к Межбижеру часом позже, нашел того мечущимся по кровати и прямо-таки пышущего жаром.
- Грипп! – постановила вызванная из поликлиники № 5 доктор Фрактман.
Прошел день, другой, неделя. Межбижер болел. Вернее, не выздоравливал. Покорно глотал лекарства, которые ему выдавал Герцен, покорно сносил уколы, прописанные доктором. И… ничего. Температура не падала, не исчезал озноб и гнусный Ёмкипуренко тоже не унимался.
- Я не паштет! - еле слышно страдал больной, - Я даже его не пробовал!
При этом, от еды он отказывался наотрез. Только пил.
- Помирает Межбижер! – заговорили во дворе, но, почему-то, не с радостью, а даже с некой печалью.
Приходили соседи, смотрели на него, на смятую его скудным телом постель, качали головой и уходили, оставив на столе какое-то приношение. Толку? Даже мадам Берсон с тарелкой холодца рвалась к больному. Правда, ее не пустили.
- Сложный случай! – озадачено произносила доктор Фрактман. – Руки опускаются! – А она была очень хорошим врачом, Серафима, наша, Даниловна…
И еще шли дни. Без изменений. Двор страдал.
- Почему так? – спросил я как-то у тети Ривы, - когда был Межбижер здоров, его терпеть не могли, а сейчас так огорчаются?
- Отвечу, если поймешь. Дело в том, что он наш, из этого самого двора. Какой бы ни был, а свой.
Я не очень тогда понял. А сейчас… Сейчас и своих-то почти нет. Так… Полусвои.
- Ведь правда? – спрашиваю я мысленно некоторых своих читателей. А они молчат. И правда, что тут скажешь…
Но я отвлекся.
Однажды тетя Маруся задержалась у постели больного и долго слушала его полубред. А потом вышла в задумчивости и прямиком направилась к Семе Накойхеру. Я не знаю, о чем они говорили, но вечером, возвращаясь домой с ворованным мясом, Сема заглянул ненадолго к Марусе.
Уже настал вечер, когда Маруся принялась священнодействовать. Она очистила и вымыла печенку, а Сема принес именно ее, порезала на кусочки и отложила в сторону. Потом отрезала от большого куска несколько пластинок сала, мелко их порезала и положила на сковороду выжариваться. Затем почистила и натерла морковку, почистила и порезала две средние луковицы. Тем временем, сало вытопилось. Маруся отложила шкварки и с сомнением глянула на вытопленный жир. Его было мало! Пришлось добавить несколько столовых ложек смальца. Затем Маруся стала обжаривать печенку. Дело это недолгое, ибо печенка просто должна перестать выпускать жидкость.
Некоторые запахи Марусиной готовки стали проникать во двор и вызвали неоднозначную реакцию. Мадам Берсон, втянув носом воздух, квалифицированно доложила:
- Печенку жарит. Телячью!
Народ загудел.
- Бесчеловечная! – ляпнула тетя Ана. И обосновала: - Человек во дворе помирает, а ей бы жировать!
- Да-да-да! – подхватила тетя Сима, - Межбижерчик есть отказывается, а она…
Но ее перебила мадам Берсон:
- Теперь лук жарит! – доложила она обществу.
- Морковку в лук добавила! – отметила чуть поздней.
На этом кулинарное вынюхивание закончилось, ибо Маруся закрыла форточку. Затем Маруся забросила печенку к луку с морковкой, посолила, добавила чуток перца и плотно закрыла все крышкой, уменьшив огонь.
Дворовое общественное мнение, тем временем, переключилось на доктора Фрактман, только что вышедшую от больного. Доктор качала головой:
- Организм ослаблен, ничего не ест, как организму сопротивляться?
Сняв сковородку с огня, Маруся поставила ее остывать. Это не заняло много времени. Остывшую смесь печени, лука и морковки Маруся смолола на мясорубке раз, другой, третий. Потом добавила в смолотое кусок коровьего масла и хорошо все перемешала. Оставалось немногое.
- Кажется, в бутылке что-то есть! – сообщила она себе и полезла в буфет. Действительно в бутылке «Рислинга» плескалась жидкость.
- Не скисло ли?
Нет. На пробу вино оказалось вполне годным к употреблению. И пошло себе в паштет.
Да-да, именно его приготовила Маруся!
Нос мадам Берсон непроизвольно задрожал и напрягся. Информация приходящая к носу, ему очень нравилась. Нос и только нос управлял нынче телодвижениями мадам. Вот она повернулась к Марусиной двери, а вот уже и нос, и мадам вытянулись Марусе вслед.
Но не у одной мадам Берсон имелся нос…
- Я не паштет, не паштет, не па… - бормотал Межбижер, но осекся. Новый, лакомый, незнакомый запах проник в него и вызвал беспокойство и голод.
- Хочу! – прошептал он, и голос его зажигался, трепетал и гас. – Хочу…
Межбижер ел! Маленькими кусочками, но ел! Поев немного, он уснул, но Ёмкипуренко ему больше не снился. А снилось море, на котором он не был уже год, нет, скорее, два. Или три.

ВРЕМЯ МАДАМ БЕРСОН

Александр Бирштейн

Ну, как назло. Или на добро. Книжка уже сверстана, а рассказ о трудной жизни мадам Берсон опять попался.
Как вам название? Ну, то-то!
А название еще и актуальное. Потому что у мадам сломались часы. Обнаружила она это не то в пять, не то в шесть, не то вообще в семь часов утра. Вам же русским языком говорят, что часы таки сломались.
А мадам, раз уже проснулась, так ей сразу приспичило время узнать. Даже больше, чем в уборную.
Высунулась мадам в окно и как заорет:
- Луди, гражданы, скольки час?
У нас во дворе люди не то чуткие были, не то чутко спали, но практически сразу мадам получила массу важной информации: и куда ей идти, и что происходило с ее мамой когда-то давно, и что с самой мадам сделают чуть попозже или даже немедленно.
А сколько времени не сказали!
А мадам из гордости переспрашивать не стала. Она надела галоши на босу ногу, халат с одной пуговицей на босу попу и пошла к соседям по парадной. Кто, как не соседи, в трудную минуту…
К тете Риве с дядей Петей мадам Берсон стучать не стала. Дядя Петя ее почему-то недолюбливал и мог не так понять. Ну, что мадам мириться пришла. Ну, словом, за то, что мадам разболтала всем соседям, включая детей, где дядя Петя хранит пиво, заныканное от жены. Дети со двора – у-у, халюганы! – почему-то обрадовались. Можете себе представить, что этот Петя нашел в своей бутылке.
Так что мадам постучалась сразу к дяде Марику и тете Бете. Но это мягко сказано – постучалась. Так барабанила, что на Кангуна слышно было.
А дядя Марик как раз ждал обыск. Ну, бывает, ну, случается… Заведовать пунктом утильсырья и не ждать обыск? Нонсенс! Вот и был дядя Марик, как юный пионер Советского Союза. То есть, всегда готов. И бриллианты спрятаны, и немножко закусить в ДОПРе собрано. Но! Дядя Марик вспомнил, что только вчера купил две золотые пятерки с портретом царя Николашки у стоматолога и, между нами говоря, жулика Краснера. И эти две пятерки он замуровать в стену, где остальные лежат, поленился. А теперь… Мысль – внезапно разбуженная мысль дяди Марика! – заработала.
Тетя Бетя, поднятая стуком в дверь, спросонья решила, что это дядя Марик ломится домой в то время, когда она отдыхает с грузчиком из ее же гастронома Колей.
- В шкаф! – заорала она диким голосом, опять же спросонья не узнав дядю Марика.
- Там же облигации! – огрызнулся, но сообщил жене ценную информацию дядя Марик.
- А ты откуда знаешь? – все еще считая дядю Марика грузчиком Колей, удивилась тетя Бетя.
- Какое твое собачье дело? – стал скрытничать дядя Марик.
Тут все остатки сна с тети Бетти слетели, и она достойно ответила уже опознанному супругу. Так что, если эти сволочи будут описывать имущество, одной хрустальной вазы они не досчитаются.
А мадам Берсон продолжала колотить в дверь.
- Золото, куда деть золото? – рвал на себе лысину дядя Марик.
- Глотай! – трагичным голосом примы из оперы «Знамя революции» взвыла тетя Бетя.
И дядя Марик поднатужился и глотнул.
Одна пятерка прошла довольно туго, вторая уже полегче.
Почувствовав, как пятерки улеглись в желудке, дядя Марик показал двери согнутую в локте руку и казал:
- Вот вам!
После чего пошел открывать.
Увидев вместо милиции мадам Берсон, он даже обрадовался, но виду не подал, а, наоборот, рассказал мадам все известные ему плохие слова. Концовка речи дяди Марика звучала примерно так:
- … сволочь, … поганая, какого … приперлась в пять утра?
- В пять утра? – получила мадам необходимую информацию и удалилась.
Рано еще. Можно и поспать.
А дядя Марик, полез на антресоли, добыл там ночной горшок и пошел принимать касторку. Ему было не до сна.

Леночка,спасибо! Похоже книгу уже покупать незачем. Ты из интернета скачиваешь?

Тоня, просто копирую. Зачем место на компе занимать?

Прочитайте - сплошное удовольствие!

Очаровательная смешная история о женской логике.
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]

Это не в рассказы, а в юмор нужно)

Письмо офицера к жене. 1812 год.
Уж дюже антиресное...
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть эту ссылку]

ДЕКАБРЬ

Александр Бирштейн

Декабрь – странный месяц. Он разговаривает фальцетом и зависит от зимы. Он умеет на дружеской вечеринке спеть:
- Пусть бегут неуклюже
пешеходы по лужам…
И, при этом, потихоньку запускать ледяной ветер в отворенные облака.
Он обещает солнцу пустить пожить и пишет на него доносы азбукой мороза. Скучно быть негодяем. Да и не негодяй он вовсе, а так недомерок-шалопай.
Зато он умеет обещать чудеса и врет про дружбу с Дедом Морозом, Санта Клаусом и прочими иллюзионистами для детей.
В Одессе декабрь сперва покладист и внимателен. Он жалуется на жизнь и льет дожди, оплакивая свою неотраЗИМОСТЬ.
Зачастую он, засмотревшись на девушек, а в Одессе есть на кого посмотреть, он забывает завесить небо. И тогда в город приходит солнце и радость.
- Разве это зима? – переговариваются люди. – Такая теплынь…
И они идут к морю. Не купаться, а гулять и разговаривать. Впрочем, некоторые отпетые все же купаются и даже изображают удовольствие.
Независимый ветер гладит море теплой ладонью. Море довольно и ластится к берегу.
Счастливые рыбаки кучкуются на волнорезе, приманивая бычков рачками и обещаниями. Бычки недоверчивы и осторожны. Они пробуют угощение, как профессионалы копчёности на Привозе. Тут кусочек, там кусочек… Еще они усвоили новый цирковой трюк: выскочить из воды вместе с крючком, сорваться с него на подлете к рыбаку и, сделав двойное сальто уйти в воду, наслаждаясь разочарованным воем. Рыбаки, проклиная все на свете, захлопывают баяны и собираются на тот же Привоз покупать добычу. Путина та же путана. За деньги оно вернее.
Ударно работают кофе-машины и прочий общепит.
Люди пьют кофе и что покрепче и делятся метеонаблюдениями.
- Надо декабрь в осенние месяцы зачислить. Сентябрь лету отстегнуть. А март… А вот март жалко. Сходятся на том, что зиме хватит и двух месяцев.
Декабрь слушает и злится.
- Ну, я вам устрою! Гололед под Новый год хотите? Нет? А будет! И обледенение. И снега по горло. Прошлогодний декабрь помните?
Как забыть? Вспомнят, вспомнят. Но потом. А сейчас солнце, теплынь и воробьи чирикают по-соловьиному.
Хорошо. Весело. На Дерибасовской большинство кафе и не думало прятаться под крышу. Затянули стены чем-то прозрачным, включили обогреватели… Народу… Кто эспрессо, кто американо, кто вовсе капучино.
- У нас и в этом, как его, Париже только так! – хвастают кафе.
Играют бродячие музыканты. Лошади катают детей и тех, кому очень за тридцать. Сзади идут специально обученные люди и подбирают конские яблоки.
- К урожаю! – празднуют воробьи.
Декабрю, конечно, досадно. Вроде, суровый зимний месяц. Но и он вспоминает, что декабрь-то он одесский, стало быть, нетипичный. В общем, красивый, снисходительный и добрый. Всем хочется оставить после себя добрую память. И декабрь пристраивается в Пале-Рояле на скамеечку подле кафе «Сальери», смотрит на небо и людей. Он еще возьмет свое, когда, освободившись от трудов неправедных, нагрянут ветры с севера, когда завхоз зимы отпустит, наконец, первые тонны снега, а ломовые тучи довезут его до Одессы.
А пока…
А пока люди улыбаются друг другу и ветру, ходят без перчаток и говорят, что это замечательное время – одесский декабрь.

ПОДАРКИ

Александр Бирштейн

- На Новый год положено делать подарки! - сказал я, и внимательно посмотрел на родителей. - Желательно дорогие и приятные!
- Вот как? - удивилась мама. - А я и не знала... - и посмотрела на папу, ища поддержки.
Но папа ее не поддержал.
- Сын прав! - сказал он. - Видишь, он уже становится взрослым...
Я победоносно глянул на маму и постарался вытянуться, чтоб стать повыше ростом.
А папа продолжил, обращаясь к маме:
- ...так что, нас ждут с тобой прекрасные новогодние подарки!
- Правда? - обрадовалась мама.
- Конечно! Раз сын сказал... - папа был серьезен, как никогда.
Я хотел было ответить, что подарки надо дарить только мне, но прикусил язык. Так опозориться перед родными, поверившими в меня, я не мог.
Ситуация... До Нового года десять дней, а денег у меня - рубль с мелочью! Маловато...
Ладно. С деньгами что-то придумаю. Потом. А сейчас важно узнать, какие подарки больше всего обрадуют маму и папу.
- Что можно подарить маме? - спросил я себя.
И честно ответил:
- Не знаю!
Аналогичной была ситуация с папой...
Я - плохой сын!
Что-то горько на душе стало... И я вдруг вспомнил, что никогда-никогда за свои немалые уже десять лет не делал родителям подарки. Нет, мы что-то ненужное и уродливое клеили в детском саду, рисовали какие-то придурочные открытки в школе, но это было не более, чем испорченные плоды урока "ручной труд".
Я долго думал, а потом пошел к маме.
- Мама! - спросил у нее. - А что папа больше всего хочет?
- Чтоб ты всегда был здоров! - сказала мама. А потом подумала и добавила: - И счастлив!
- Это неинтересно... - отмахнулся я, - ты мне лучше скажи, что папа хотел бы получить от Деда Мороза?
Мама задумалась.
- Знаешь, - сказала она, - у папы нет хорошей авторучки. Стыдно смотреть на то, чем он пишет...
Поблагодарив маму, я принялся за папу.
- Па-а, а что мама попросила бы у Деда Мороза в подарок?
Папа тоже подумал, а потом сообщил, что у мамы заканчиваются любимые духи "Красная Москва".
На следующий день после школы я пошел по магазинам. Итоги этого мероприятия меня просто убили. Да, я нашел в магазине "Военторг" на Ленина прекрасную китайскую авторучку с золотым пером! Да, в парфюмерном отделе там же имелись духи "Красная Москва". Но! Авторучка стоила сорок пять, а духи - пятьдесят пять рублей! Где взять такие невероятные деньжищи?
Весь день я ходил, повторяя и повторяя вопрос:
- Что делать?
А ночью мне приснился наш кот Василий, который, расправив усы и хватив валерьянки, предложил:
- Возьми деньги у меня!
С тем я и проснулся, зная, что выход найден.
По-моему, уже когда-то, краснея, рассказывал, что у меня была копилка в виде кота. И я частично методом пожертвований, частично методом прямого вымогательства собирал в копилку деньги на фотоаппарат "Смена". Стоил фотоаппарат сумасшедшие деньги - сто сорок рублей! Но он был больше, чем цель. Фотоаппарат был мечтой заветной!
А теперь предстояло мне расстаться с мечтой.
Глаза немного слезились, когда я, расстелив газету на полу, взял с полки копилку-кота. Он был у меня очень и очень долго, больше года, и я привык к нему... Мне казалось, что кот смотрит на меня укоризненно.
Отвернувшись, я ударил по донышку молотком. Слабо, наверное. Донышко не разбилось. Я ударил сильней, потом еще сильней. И... Вместо того, чтоб проделать дыру в донышке, я разбил кота на пять частей! И заплакал.
Потом все же собрал среди осколков рубли, трешки, одну красную десятку и мелочь. Подсчет богатств показал, что уже есть девяносто два рубля. С копейками.
Ближайшие два дня я просто вымогал послать меня за покупками. Еще бы! Ведь вся сдача мелочью, по негласному уговору, оставалась мне. Честно говоря, покупая сахар, я смошенничал, попросив продавщицу тетю Катю дать рубль двадцать сдачи мелочью...
А потом пришел к нам мой дядя Женя. Он погостил, попил чай с родителями, а уходя, вынул пять рублей и сказал:
- А ну, тащи сюда своего кота!
- У меня его нет... - пробормотал я.
- Как нет? - удивилась мама. - Я твоего кота только на днях видела!
- Я его разбил! - и я показал маме обломки копилки, которые зачем-то тщательно сберегал.
- А где деньги? - спросила мама.
- Потратил...
- На что?
- Не скажу!
Почуяв неладное, дядя сунул мне пятерку и поманил за собой.
- Пойдем, проводишь!
- Достанется? - спросил он во дворе.
Я пожал плечами. Было очень-очень обидно!
- Хоть с толком деньги потратил? - спросил он.
- Еще не потратил...
И я рассказал ему все.
- Сколько не хватает? - деловито спросил дядя и, впервые в жизни, погладил меня по голове.
- Уже хватает...
- Тогда вот что, сходи-ка ты в гастроном и купи родителям и себе по пирожному. Это успокаивает! - и дядя протянул мне десятку.
- Пошли вместе! - оживился я. - Нам же до угла по пути!
Но дядя Женя сослался на какие-то дела и остался.
Когда я с пирожными вернулся домой, у мамы с папой был смущенный вид. Они шумно радовались пирожным, но, почему-то, отдали мне еще и по половинке своих... О разбитой копилке больше разговоров не было. Сами осколки копилки тоже пропали.
Ручку с золотым пером и духи я купил назавтра. И спрятал.
Тридцать первого декабря, ложась спать, подарил родителям, перед тем, как они ушли встречать Новый год, авторучку и духи. Они обрадовались, стали благодарить. Это было так приятно!
Утром, проснувшись раньше всех, я глянул под елку. Все-таки и я надеялся на подарок. Под елкой на каком-то постаменте стоял мой копилка-кот, кем-то умело склеенный. Собирать в него деньги, конечно, было уже нельзя, но... Я обрадовался. А потом огорчился. Склеили кота и все! Неужели я больше ничего не заслужил? Я сидел, сдерживая слезы, и думал над тем, что поблагодарю за подарок и виду не подам, что обижен...
А потом я глянул на довольно большой куб, служивший коту постаментом.
Не может быть!
Но это было так. Постаментом коту служила коробка, и я знал, знал, знал, что в ней найду!

Бабушка решила помереть.
Как-то раз у нее закружилась голова и приехавший на “Скорой помощи” врач решил не рисковать и забрал старушку в больницу. Там ей подробно объяснили, что в таком возрасте бодро скакать по театрам с престарелыми приятельницами уже просто неприлично. Смерть не за горами и встретить ее надлежит как полагается - в своей постели, а не на партии в покер у подруги.

Помирать бабушка решила вдумчиво и со вкусом. В первую очередь она накупила целую кучу лекарств и обставила ими свою прикроватную тумбочку. В воздухе тут же поселилась устойчивая вонь корвалола.

Во-вторых, она напрягла всех нас, чтобы мы, жертвуя своим временем и нервами, помогали ей в торжественном процессе умирания. Она капризничала, требовала новых лекарств, вызова то врача, то нотариуса. Мама сбилась с ног, пытаясь удовлетворить все ее капризы и хоть как-то убедить, что умирать еще все-таки рано. В ответ бабуля закатывала глаза и просила накапать ей еще немного корвалола.

Но однажды в бабушкиной комнате появилась ее старинная приятельница Нелли. Слава богу, я была в то время у нее дома и имела счастье видеть это все своими глазами.

- Говорят, ты наконец-то решила помереть, - спросила она густым басом, - похвально. Надо же кому-то из нас сделать первый шаг на тот свет, чтобы все там разведать. Только ответь мне прямо - неужели ты собираешься лежать в гробу в таком ужасном виде?

Бабушка буркнула в ответ, что ей все равно в каком виде она будет лежать в ящике.

-Тебе, может, и все равно, - ответила Нелли, - а мне на этот ужас придется смотреть! Более, мне придется это целовать! Что скажут люди?! Они подумают, что пришли на приличные похороны, а их, таки, подло обманули. Я просто не смогу посмотреть им в глаза!

- Причем здесь люди? - воскликнула бабуля

- Потому что, они придут, думая, что хоронят Нелину подругу, а Неля с кем попало не общается. Но когда они увидят тебя, они подумают, что им подсунули какой-то другой труп и обидятся! Кстати, зачем тебе так много лекарств? Ты что, травишь себя этой гадостью?

- Я пытаюсь облегчить себе страдания, - пыталась сопротивляться бабушка.

- Ты пытаешься окончательно испортить себе печень - а от больной печени ужасно неприятный цвет лица. Ты что, хочешь,чтобы увидев тебя в гробу, люди в ужасе убежали прочь?

Бабушка подумала и согласилась,что в гробу лучше лежать с хорошим цветом лица. Подруга ее поддержала и предложила пойти на улицу нагулять здоровый румянец, который будет очень эффектно смотреться на смертном ложе.

Открыв рот, я смотрела, как моя, только что помиравшая бабуля, сползает с постели и бредет в душ, от которого отказывалась последних недели три. А Неля, брезгливо поджав губы, приказывает мне сгрести всю постель с кровати, чтобы отправить в стирку, а лекарства в пакет, чтобы отправить в мусорку... А им самим с бабулей приготовить две чашки крепкого кофе, в которые накапать чего-нибудь коньячно-бодрящего, грамм, эдак, пятьдесят. Поскольку, коньяк хорошо влияет на тонус и на нервы. А в пресловутом гробу, как вы уже поняли, лежать лучше со здоровыми нервами и крепким сердцем…

Лучшая подруга настолько озаботилась бабушкиными грядущими похоронами, что пару недель усердно ее готовила к ним.За это время они посетили парикмахерскую, массажиста и салон красоты. Ходили по магазинам и распродажам,накупили кучу всяких милых вещей, несомненно пригодящихся на том свете, таких, как шляпка с вуалькой,перчатки, косметика.

Так что за собственные похороны бабушка уже не переживает, поскольку знает.что все пройдет на высшем уровне. А чтобы скоротать время, она вновь возобновила свои походы по подругам, партии в покер и веселые пикники. Говорит, что если смерти так уж сильно надо, то пусть сама ее поищет… Правда, безносая пока не торопиться ее искать - видимо, у бабули еще не достаточно хороший для этого цвет лица.

Ирина Подгурская
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть это изображение]